Жили, значит, старик со старухой у самого синего моря. И жили они, надо сказать, не часто,
потому что старуха уж больно страшная была. Такая страшная, что вообще...
А еще не жили они друг с другом потому, что это сказка, а в правильной сказке герои не должны
нехорошими вещами и всякой порнографией заниматься. Только если они Василиса Премудрая и
Иванушка-дурачок, и то, посредством песен и плясок. А все остальное потом, когда сказка
кончится, и они проживут долго и счастливо и умрут в один день. А детей задним числом рожать
надобно.
Так вот, к старику со старухой вернемся. Бедные они были. Хибара старая, лохмотья - эротику свою
прикрыть, и корыто - вот все, что имели они в наличии. Даже сортира у них не было. Потому что в
правильной сказке герои нужду справлять не должны, поскольку неприлично это. А то сказки совсем
нехорошие будут, мол, сидел Илья Муромец на печи тридцать лет и три года - и все под себя... Или
летела Баба Яга в ступе по небу, а все, кто снизу стояли, недовольство выражали... Иль Кащей
Бессмертный за всю свою жизнь такую гору навалил...
Короче, терпеть должны герои сказок. Вот и старик терпел. Терпел-терпел, да не вытерпел. Корыто, в
общем, поломал.
Старуха - хай, вай! Где лохмотья свои таперича стирать будем?! А старик - заткнись, мол, старая дура,
вон море синее, в нем и постираем.
Закинул старик лохмотья свои в синее море и вытащил золотую рыбку. "Ексель-моксель!" - молвил старик.
А рыбка в ответ: "Чего тебе надобно, старче?"
"Ты кто?" спросил старик. "Золотая я рыба, зовут Ексель-моксель!" - ответила рыбка - "Ну, говори
три желанья свои не колеблясь."
А тут старуха из-за угла как заорет: "Хочу груди осьмнадцатого размера, как у Памелы Андерсон,
дабы старик на меня польстился!"
"Будет сделано!" - рыбка хлюп хвостом, да и нырьк вглубь. Старик зенки протер и видит - чудо то
какое, у старухи такое отросло, что ее от тяжести в позу ракообразную раскорячило. Посмотрел он на
это дело, да возмутился: "Ты что, старая дура, наделала-то?! Куда тебе сокровище енто на себе
таскать, с твоим-то пердикулитом? Ексель-моксель?!"
Рыбка тут как тут: "Чего тебе надобно старче?" А старуха орет пуще прежнего, давай, мол, мне рыбка
арьергард равноценный. Для равновесия. Сказано-сделано.
А старик: "Вот, леший полу женского, дубового! Да ты в зеркало на себя посмотри - два зуба, волосинок
чертова дюжина, ноги кривые и четыре мешка с картошкой! Ексель-моксель!" Рыбка тут опять всплыла,
чего надобно, мол, супостаты? А старушенция пуще прежнего серчает: "Хочу глаза большие, выразительные.
Как у фотомодели аглицкой!" Рыбка хлоп - и уплыла восвояси.
Поднял старик глаза и обмер: "Мать моя женщина и японский городовой по совместительству!" Старуха
гордая такая стоит, спереди - во, сзади - огого, руки-ноги кривые, глаза на выкате и шатается туда-сюда,
равновесие удержать пытается. Эдакий богомол-переросток вышел.
В общем, разбогател старик жутко. Потому, что монстра этого народу за деньги показывать стал.
И жили они долго, и умерли в глубокой старости через два с половиной месяца.
А, забыл. Там еще кадр один был шустрый. Пушкин. Никто его не видел. Однако кто водку стариковскую
выпил - Пушкин, кто хибару покосил - Пушкин, кто во сне храпит, как оркестр симфоничский - Пушкин.
Так вот, этот кадр все видел, и потом свою сказку про них написал. Еще более правильную.

Мораль: Сказки - ложь. На них положь.