Как я провела лето
В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень худой прыщавый червяк с большой
головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь пубертатный период старалась
держать меня подальше от родных и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерский лагерь.
Пионерский лагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и четырех туалетов.
Туалеты состояли из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками
и говна с хлоркой. Говно с хлоркой воняли, поэтому туалеты предусмотрительно строили далеко
от жилых помещений и обсаживали их кустами.

Девочки первое время думали, что я мальчик, мальчики тоже думали, что я мальчик и даже позвали
меня меряться письками. Я не пошла – все равно у меня самая короткая… Со мной не дружили. В
ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем.

Поносил весь лагерь: зеленые фрукты, немытые руки повара и всякое дерьмо, которое жрали пионеры
с голодухи делали свое дело. Дырки в тубзике были обгажены расстроенными желудками четырехсот
человек и девочки ходили срать парами: одна гадит, другая светит фонарем, чтоб первая не вляпалась
в продукты распада предшественниц. Мне никто не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высирала
солянку в гордом одиночестве; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и, сидя над дырой,
я смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое говно. Неожиданно какая-то тень метнулась
прямо на меня, я заорала, резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу
и я вошла в очко как хорошо смазанная гильза. Фак! Летучая мышь загнала меня по пояс в кучу дерьма,
над головой смутно виднелась очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое ухудшится.
Надо выбираться!

Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до очка руками: это, блин, было сложно –
все твердые опоры были скользкими, как суки! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула башку:
от свежего воздуха закружилась голова и я удержалась на завоеванных позициях только волей к свободе.
Подтянулась еще и оперлась на локти: нужно за что-то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было
склизким, зацепиться можно было только за поперечную деревянную балку в полуметре от меня, я с остервенением
пыталась до нее дотянуться, шипя от напряжения:

- Ну! Иди же сюда, сука! Дай, я до тебя дотянусь!..

Вдруг меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то стон, и глухой стук – я пересрала
и свалилась обратно. Еще полчаса – и я снова над очком. Так. Тянемся… Есть! Я схватилась за перекладину
и вылезла на бетонный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к реке отмываться. Метрах в
пяти от тубзика валялся директор, рядом с ним валялся разбитый фонарь – сдох что ли? Я пошла на речку,
отмылась как смогла, а потом позвала людей: может и не сдох еще, спасти можно.

Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в лагерь он только под конец смены. Говорить
он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он
меня особенно любил – ведь именно я тогда позвала к нему людей.

На следующий год мы узнали, что перед смертью директор ненадолго пришел в себя. Он сказал, что в ту ночь
он обходил территорию, случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из зловонной
дыры лез адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел:

- Ну-у-у… Иди же сюда-а… ссссука-а…. Дай, я до тебя дотянуссссь!..

За лупоглазую обидно, конечно.
Оригинал -тут
.